Классовое неравенство не является имманентным экономической деятельности человека.
Институты государства, основанные на территориально-правовой монополии, используют силу принуждения для вмешательства в спонтанные обмены между нами, чтобы, разрушая одни связи и поощряя другие, упорядочить их для нужд самовоспроизводства. Государство распределяет привилегии тем, кто готов с помощью средств эксплуатации добиться максимальной отдачи от стратегически важных для его выживания производств. Структура привилегий и соответствующая ей классовая стратификация формирует то, что мы обычно называем экономическим режимом.
Современный капитализм определяется бюрократическим контролем модерного государства над всеми сферами социальной жизни (идеологией, распределением, образованием, производством, правом), не допускающим наличие институтов и формирований, что были бы неподотчетны ему. Предоставляя избранным доступ к монопольной финансовой системе, современные государства позволяют сделать денежные связи основным коммуникативным фактором — в противовес множественным способам самоорганизации и самообеспечения, не вписывающимся в модель финансиализации повседневности. А с помощью военно-промышленного комплекса, реализующего государственную монополию на насилие, они держат нас в страхе и подчинении, постоянно угрожая наказанием и гибелью — в форме репрессий или войн.
Обыкновенно в этот день чествуется труд, трудящиеся, каждый и каждая из нас, кто на своих плечах несет определенную ответственность за воспроизводство инфраструктур, ставших для многих обыденными и необходимыми. До сих пор ни одна революция, прославившая двадцатый век, не дала трудящимся изменить характер своего труда, освободив творческую энергию, креативность и сделав каждый узел экономики демократическим и открытым. Одна из важнейших причин этого в том, что мы до сих пор верим, будто экономика нуждается в высшем принципе и архической ориентации на упорядочивание сверху. Мы редко обращаемся к мысли, что экономика является делом коммуникативно-общественным, а не институциональным, и что от того, как мы строим обогащающие нас материально, эмоционально и социально связи зависят наши политические способности. Буквально, способности давать отпор структурированным государственным монополиям, останавливая насилие, экспансию и порабощение.
Наше время требует порвать с зависимостью, патернализмом, ожиданием господина-вождя и надеждой на один решающий политический порыв абстрактных народных масс. Утопия — это представление о хорошей жизни, которое обладает достаточной мотивационной силой, чтобы побудить нас действовать в соответствие с ней уже сегодня. В этом смысле настоящая утопия всегда прагматична. Утопия исхода, вокруг которой собираются разные представления о посткапиталистическом переходе — хорошее прагматическое начало, позволяющее снять с себя политические обязательства перед государством и не участвовать в тех структурах, что поддерживают наше состояние беспомощности.
У каждого и каждой сегодня в руках есть достаточно средств, объединив которые можно добиться минимальной автономии и вступать в контакт с другими на равных.
Если труду все-таки суждено стать свободным, нам придется учиться доверять друг другу, брать взаимную ответственность и достигать стратегических успехов, отказываясь от подачек, с помощью которых государство и его экономические сателлиты держат нас на поводке.
Классовое неравенство не является имманентным экономической деятельности человека.
Институты государства, основанные на территориально-правовой монополии, используют силу принуждения для вмешательства в спонтанные обмены между нами, чтобы, разрушая одни связи и поощряя другие, упорядочить их для нужд самовоспроизводства. Государство распределяет привилегии тем, кто готов с помощью средств эксплуатации добиться максимальной отдачи от стратегически важных для его выживания производств. Структура привилегий и соответствующая ей классовая стратификация формирует то, что мы обычно называем экономическим режимом.
Современный капитализм определяется бюрократическим контролем модерного государства над всеми сферами социальной жизни (идеологией, распределением, образованием, производством, правом), не допускающим наличие институтов и формирований, что были бы неподотчетны ему. Предоставляя избранным доступ к монопольной финансовой системе, современные государства позволяют сделать денежные связи основным коммуникативным фактором — в противовес множественным способам самоорганизации и самообеспечения, не вписывающимся в модель финансиализации повседневности. А с помощью военно-промышленного комплекса, реализующего государственную монополию на насилие, они держат нас в страхе и подчинении, постоянно угрожая наказанием и гибелью — в форме репрессий или войн.
Обыкновенно в этот день чествуется труд, трудящиеся, каждый и каждая из нас, кто на своих плечах несет определенную ответственность за воспроизводство инфраструктур, ставших для многих обыденными и необходимыми. До сих пор ни одна революция, прославившая двадцатый век, не дала трудящимся изменить характер своего труда, освободив творческую энергию, креативность и сделав каждый узел экономики демократическим и открытым. Одна из важнейших причин этого в том, что мы до сих пор верим, будто экономика нуждается в высшем принципе и архической ориентации на упорядочивание сверху. Мы редко обращаемся к мысли, что экономика является делом коммуникативно-общественным, а не институциональным, и что от того, как мы строим обогащающие нас материально, эмоционально и социально связи зависят наши политические способности. Буквально, способности давать отпор структурированным государственным монополиям, останавливая насилие, экспансию и порабощение.
Наше время требует порвать с зависимостью, патернализмом, ожиданием господина-вождя и надеждой на один решающий политический порыв абстрактных народных масс. Утопия — это представление о хорошей жизни, которое обладает достаточной мотивационной силой, чтобы побудить нас действовать в соответствие с ней уже сегодня. В этом смысле настоящая утопия всегда прагматична. Утопия исхода, вокруг которой собираются разные представления о посткапиталистическом переходе — хорошее прагматическое начало, позволяющее снять с себя политические обязательства перед государством и не участвовать в тех структурах, что поддерживают наше состояние беспомощности.
У каждого и каждой сегодня в руках есть достаточно средств, объединив которые можно добиться минимальной автономии и вступать в контакт с другими на равных.
Если труду все-таки суждено стать свободным, нам придется учиться доверять друг другу, брать взаимную ответственность и достигать стратегических успехов, отказываясь от подачек, с помощью которых государство и его экономические сателлиты держат нас на поводке.
Importantly, that investor viewpoint is not new. It cycles in when conditions are right (and vice versa). It also brings the ineffective warnings of an overpriced market with it.Looking toward a good 2022 stock market, there is no apparent reason to expect these issues to change.
Telegram auto-delete message, expiring invites, and more
elegram is updating its messaging app with options for auto-deleting messages, expiring invite links, and new unlimited groups, the company shared in a blog post. Much like Signal, Telegram received a burst of new users in the confusion over WhatsApp’s privacy policy and now the company is adopting features that were already part of its competitors’ apps, features which offer more security and privacy. Auto-deleting messages were already possible in Telegram’s encrypted Secret Chats, but this new update for iOS and Android adds the option to make messages disappear in any kind of chat. Auto-delete can be enabled inside of chats, and set to delete either 24 hours or seven days after messages are sent. Auto-delete won’t remove every message though; if a message was sent before the feature was turned on, it’ll stick around. Telegram’s competitors have had similar features: WhatsApp introduced a feature in 2020 and Signal has had disappearing messages since at least 2016.
