Хорошее видео по теме вреда мозгу, наносимого плохой архитектурой: https://www.youtube.com/watch?v=C9pg2j2oGy0

Либертарианство признает несколько способов приобретения имущества в законную собственность, самые известные из которых — это гомстед (преобразование ранее неиспользованной никем вещи) и приобретение чужой вещи, отчужденной предыдущим собственником в рамках сделки. Однако, помимо сделок, существуют правонарушения, которые так же должны приводить к перераспределению прав собственности. Разумеется, сам правонарушитель не вправе становиться приобретателем вещей: такой порядок несправедлив и создает нежелательные стимулы, вступая в противоречие с либертарианской целью минимизировать вред от правонарушений. Либертарианство разделяет принцип "никто не вправе извлекать выгоду из своего правонарушения". К примеру, у Ротбарда:

"если мы знаем, что титул по происхождению преступный, но не можем найти жертву или ее наследников, тогда... если нынешний держатель титула сам является преступником или одним из тех преступников, которые украли данную собственность, тогда, безусловно, он правомерно должен ее лишиться"

Однако существует круг лиц, которые вправе извлекать выгоду из правонарушений. В первую очередь, это жертвы: претерпев вред, они получают компенсацию, которая может не только покрывать вред, но и превышать его (Ротбард предлагал правопорядку присуждать жертвам двойной размер компенсации вреда за счет правонарушителя, чтобы создать экономические стимулы воздерживаться от правонарушений). Также представляется разумным позволять заработать на правонарушениях и тем, кто трудился над минимизацией вреда от них (в том числе — путем предупреждения и пресечения правонарушений): сотрудники полиции проводят расследование, врачи лечат увечья, пожарные тушат разожжённый поджигателем огонь, различные эксперты помогают оценить улики, приставы изымают имущество нарушителя для продажи и т.д. При этом жертва не должна оплачивать работу всех этих людей, — это ответственность и издержки правонарушителя: если бы правонарушения не было, то жертва не обратилась бы к ним за помощью, то есть их отношения с жертвой никак нельзя назвать договорными из-за отсутствия добровольности со стороны жертвы. Расходы на устранение последствий правонарушения целиком должны лежать на том, кто виновен в нем.

Таким образом, извлечение выгоды из правонарушений допустимо для жертв и для тех, кто борется с правонарушениями и минимизирует вред от них. Неразумно позволять кому-то еще, помимо этих лиц, становиться бенефициарами агрессии, ведь в таком случае у них возникнут стимулы не бороться с несправедливостью, а адаптироваться к ней и даже одобрять ее. Однако подлинный либертарианский правопорядок еще не был реализован ни в одной стране, и сейчас человечество живет в условиях недостаточной защиты прав собственности. Нынешние государства не разделяют либертарианские принципы, поэтому легализуют незаконное владение, возникшее из правонарушений, как в пользу самих правонарушителей, так и тех, кто торговал с ними или наследовал от них. Кроме того, несправедливые законы позволяют извлекать выгоду из бедственного положения жертв правонарушений: банки предлагают им кредиты, в итоге усугубляющие их бедность, работодатели пользуются их нуждой, предлагая худшие условия договоров и т.д.

(вторая часть — в следующем посте)

(первая часть — в предыдущем посте)

В конечном итоге, вся современная экономика, весь капитализм построен на фундаменте массовых правонарушений против эксплуатируемого класса в интересах власть имущих. Большие деньги аристократии и ее слуг привлекали еще большие деньги к их наследникам, и политическое влияние трансформировалось в экономическое. По сути, любое преуспевание и богатство в такой ситуации является паразитизмом на несправедливой экономической системе: получая оплату даже за честный и не вредящий никому труд, человек приобщается к санкционированному государством перераспределению от жертв правонарушений к тем, кто безосновательно зарабатывает на этих правонарушениях. Капитализм — это вэлфер для богатых за счет бедных.

К каким правовым последствиям приведет воплощение принципа "никто не вправе извлекать выгоду из правонарушений, кроме жертв и тех, кто трудится над минимизацией вреда от них"? Помимо ограничения ростовщичества против бедных и улучшения условий труда, этот принцип требует от правопорядка озаботиться борьбой с имущественным неравенством. Должна быть введена прогрессивная шкала налогообложения, чтобы развернуть вспять государственное перераспределение от бедных к богатым, происходившее всю человеческую историю. Экономические реалии приводят присущий либертарианству эгалитаризм прав (равенство всех перед законом) к эгалитаризму возможностей: нынешний разрыв между богатыми и бедными имеет своей причиной, прежде всего, массовые легализованные правонарушения, а не естественные различия людей в талантах и способностях, поэтому экономическое неравенство является проблемой для либертарианства.

Вопреки фантазиям либертарианских теоретиков, реальная политика никогда не предоставляет своим участникам право выбора между нарушением NAP и полным его соблюдением. Либертарианский политик обречен раз за разом решать "проблему вагонетки", выбирая между более вредными и менее вредными нарушениями NAP без возможности полностью предотвратить вред. Мантры про недоверие государственному вмешательству и примитивная теория "аграрного либертарианства", сводящая все на свете к гомстеду и взаимовыгодным сделкам между фермерами, не способны подсказать правильные решения для современной либертарианской практики.

Разбор того самого взгляда на экономику, лежащего в основе примитивного "аграрного либертарианства":
https://vk.com/@libertarians_conservatives-he-idiocy-of-econ-101

Некоторые точки соприкосновения либертарианства и консерватизма:

Частичный запрет азартных игр и ставок. Деятельность казино, пунктов ставок и букмекерских контор следует запретить как мошенничество: игровой дом всегда забирает себе часть денег, что делает невозможным выигрыш игроков в долгосрочной перспективе и гарантирует их разорение (особенно с учетом зависимости), а это не тот результат, ради которого они начинали играть.

Преследование колдунов. Заработок всевозможных гадалок, хиромантов, "тарологинь", "марафонцев желаний" и прочих продавцов эзотерики является мошенническим и поэтому подлежит конфискации в пользу обманутых потребителей, что фактически означает запрет любой коммерческой эзотерики.

Ограничение ростовщичества. Так как потребительское кредитование зачастую извлекает выгоду из правонарушений, при этом не помогая жертвам правонарушений преодолеть свою бедность (нищета большей части населения имеет преступное происхождение, будучи следствием политики государства) или даже усугубляя ее, грабительские кредиты против бедных должны быть вне закона.

Запрет абортов. Умерщвление невинных людей (как мы знаем из биологии, эмбрион человека является особью человека с самого начала своего существования), от которых не исходит непреодолимой смертельной угрозы, — это нарушение прав человека на свое тело, поэтому аборт без непреодолимой угрозы жизни матери подлежит запрету как убийство.

Брак только между одним мужчиной и одной женщиной. Хотя любые добровольные контракты между людьми должны быть разрешены, брак — это не "чистый" контракт, так как он подразумевает влияние на не участвующих в договоре третьих лиц — на детей. Поэтому в интересах детей вокруг брака существуют разумные законодательные ограничения.

Поддержка семьи и деторождения. Когда решение посвятить себя воспитанию детей и семейной жизни означает шаг в бедность, bleeding-heart либертарианцы, осознающие преступное происхождение нынешнего распределения богатств, способны распознать политическое давление, маскирующееся под экономическое. Эта ситуация ничем не отличается от прямого запрета на любой другой стиль жизни, поэтому возвращение людям свободы заводить семьи тоже лежит в сфере политики.

Почему я перестал быть сторонником laissez-faire

Не секрет, что причина, по которой я стал либертарианцем, — это Библия: либертарианство выглядит как христианство в политической плоскости, оно оценивает политику в свете заповедей "не убей" и "не укради", обёрнутых в NAP, самопринадлежность и гомстед. Отторжение к краже настолько свойственно христианству, что библейское правило "бедному не потворствуй в тяжбе его" (Исход, 23:3) призвано развеять любые сомнения в справедливости капитализма: права собственности священны, даже если из-за этого кому-то придется быть бедным. "Если свободные люди добровольно договариваются по поводу своей собственности, то какого чёрта чиновники вмешиваются в наши дела?" — так я думал, принимая упрощенную картину мира, предложенную Ротбардом.

Дьявол кроется в деталях. Оказалось, что во всех сколько-нибудь серьезных экономических процессах, от которых зависит жизнь современных людей, нет ни добровольности, ни свободы, ни собственности, а только ультимативное вмешательство узкой группы лиц в дела вообще всех. И что на самом либертарианцы обычно верны не NAP, а подходу "сначала позволить награбить всё самое лучшее, а потом изобрести NAP и объявить, что налоги — это грабёж". Перераспределение, которого требуют левые, все эти налоги на богатых и социальные гарантии от государства — это не грабёж, а, наоборот, восстановление прав собственности, повсеместно нарушавшихся всю человеческую историю. Грабежом было бы решение оставить деньги и имущество там, где они сейчас, игнорируя насильственное происхождение богатства и бедности. А последствия этого грабежа в масштабе отдельных человеческих жизней были бы убийством, притом массовым. Теперь для меня остается загадкой, почему многие другие либертарианцы, узнав об этих фактах, не переосмыслили свои взгляды, почему они продолжают быть уверены, будто экономика, построенная на страданиях всего народа, должна служить интересам небольшой группы корпоративных бюрократов.

Как и имущественное неравенство, полностью свободная международная торговля так же зачастую оказывается вредной. Не контролируемый обществом бизнес может вывезти производство за рубеж, опустошив некогда процветающие города и превратив целые регионы в "ржавые пояса". Почему мы должны мириться с деградацией экономики и социальной катастрофой? Акционеры корпораций не гомстедеры по Локку, а плоть от плоти государства (из-за эффекта масштаба промышленность любой страны создавалась путем протекционизма в интересах infant industries), поэтому приватизация ими прибыли при национализации убытков несправедлива, как ни посмотри. Недопущение опасных для общества решений акционеров — не важно, происходит оно путями законодательных запретов, наделения профсоюзов властью или прямой национализации — никакое не воровство и не нападение на частную собственность. Более того, воровством является приватизация командных высот экономики и попытки выдать результаты общего дела за частную собственность олигархов. Помимо владельцев корпораций, от свободной торговли выигрывают государства, особенно преуспевшие в нарушении либертарианских принципов (это называется "гонка на дно"): они либо настолько ограбили своих граждан , что те вынуждены соглашаться трудиться на потогонках, либо позволяют промышленности легально отравлять воду, воздух и почву, медленно убивая свое и чужое население. Если мы действительно привержены NAP и ненавидим грабежи и убийства, то как мы можем поддерживать свободную торговлю?

Анархо-капитализм Ротбарда красив как фантазия о мире, где никогда не было массового многовекового нарушения NAP и где некоторые экономические законы просто не существуют, но реальность такова, что сторонник анкапа должен быть не просто "вынужденным минархистом", — как неуклюже выражаются некоторые российские либертарианцы, — а "вынужденным сторонником большинства мер, предпринимаемых нормальными современными государствами в общественных интересах", потому что эти меры являются эволюционной адаптацией идей классического либерализма и оправданы нашими базовыми ценностями.

Заметил за анкапами очередную непоследовательность. Новые регуляции в Нью-Йорке, обязывающие рестораны обзавестись достаточными фильтрами, если те жарят на дровах или угле, были восприняты некоторыми анкапами как нежелательный рост бюрократии. По их мнению, лучше доводить каждый случай загрязнения атмосферы до суда, где жертвы взыщут с вредителей компенсацию. На деле же такой подход создал бы гораздо большую бюрократию, чем специальная регуляция. Но вся она происходила бы в судах.

Анкапы готовы предпочесть тысячи судебных разбирательств десяткам инспекций на потенциально вредные производства. Они с легкостью откажутся от минимальных затрат исполнительной власти, жестко перегрузив власть судебную. Вместо того, чтобы вопрос дыма оставался заботой малого круга рестораторов и проверяющих, в анкапском идеальном мире все страдающие от грязного воздуха и изменения климата должны будут активно сражаться за свои права в судах. При этом не существует такого либертарианского принципа, который предписывал бы защищать права исключительно ex post (когда они уже нарушены) и никогда не ex ante (предотвращая нарушение заранее).

Придет ли когда-нибудь анкапам в голову мысль, что вообще-то нынешние государственные институты преследуют либертарианскую цель минимизировать вред от нарушения прав? Что они эту цель успешно достигают, а все затраты на их содержание — это выгодные инвестиции? Что, может, все зафиксированные в истории попытки обойтись без них ни разу ничем хорошим не заканчивались?

В новой статье объясняю, почему «вмешательство в экономику» — ложный концепт. На самом деле государство создаёт национальную экономику и управляет ей, а не вторгается в дела предпринимателей-атлантов. Разбираем ошибочность нарративов рыночного фундаментализма и выясняем, как выглядит либертарианство без них.

https://vk.com/@carl_franco-libertarianism-without-bigotry

Регионализм — симпатичный для многих либертарианцев взгляд на политику: возможность сообщества решать свои проблемы на низовом уровне, не дожидаясь решений сверху, не может не привлекать сторонников децентрализации и антиэтатизма. Зачем нам полагаться на столичную бюрократию, далекую от понимания локальной специфики, если мы сами можем действовать ничуть не хуже? Несмотря на широкое общественное одобрение, попытки следовать регионалистским идеям на практике зачастую терпят неудачу. В первую очередь, из-за того, что государство, декларирующее приверженность федерализму и автономии муниципалитетов, на деле оказывается незаинтересованным в развитии политической жизни в регионах. В итоге местные инициативы оказываются скованны если не прямыми директивами центрального правительства, то, по крайней мере, финансовой зависимостью от него.

К счастью, выход из этого порочного круга существует, и он подсказан либертарианской теорией. В статье "Как следует и как не следует демонтировать социализм" Мюррей Ротбард предлагает передавать контроль над приватизируемой промышленностью ее работникам, проводя аналогию такого наделения собственностью с гомстедом Джона Локка: "Принцип гомстединга утверждает, что владение этими активами следует передавать ... тем, кто действительно работает с этими ресурсами". Но как рабочее самоуправление связано с регионализмом? Оказывается, самым прямым образом: рабочее самоуправление стало одним из краеугольных камней в модели, которую избрал для себя британский город Престон ради генерации и сохранения собственного богатства в условиях национальной политики жесткой экономии. Именно престонскую модель следует принять сторонникам регионализма, так как она позволяет по-настоящему вернуть контроль регионам.

До 2013 г. на каждые двадцать фунтов стерлингов, потраченных престонскими учреждениями на закупках, лишь один фунт оставался в Престоне, а остальные деньги уходили в лондонские фирмы и в транснациональные корпорации. Чтобы минимизировать утечку денег из региона, городской совет Престона убедил шесть якорных учреждений (так называются государственные организации, стабильно работающие на данной территории и расходующие средства на закупку товаров и услуг,— университеты, колледжи, больницы, полицейские отделения и т.д.) тратить больше средств на закупку местных товаров и услуг в таких сферах как питание, печать, канцелярские принадлежности и строительство. Но престонская модель подразумевает не просто наращивание закупок у местных поставщиков, но и достижение того, чтобы эти поставщики сами стали заинтересованными в развитии регионального благополучия. Поэтому Престон обратился к идее производственных кооперативов.

Предприятия, управляемые работниками, оказались идеальным решением для развития местной экономики. Во-первых, подобно якорному учреждению, кооператив с меньшей вероятностью покинет город, так как перенос производства противоречит интересам собственников-рабочих. Во-вторых, кооперативам свойственны высокая заработная плата и наилучшие условия труда, а устойчивое благополучие региона недостижимо в отрыве от благополучия населяющих его индивидов. В-третьих, кооперативы демонстрируют сравнительно высокую выживаемость: собственники-рабочие будут стремиться сохранить бизнес, с которым связаны, в отличие от акционеров, которые могут позволить себе избавиться от ставшего менее выгодным актива.

(ч. 1/2)

(ч. 2/2)

Оценив достоинства кооперативов в деле построения экономики региона, городской совет Престона совместно с местным университетом (UCLan) организовал масштабную кампанию по внедрению рабочего самоуправления. Городской совет финансировал научные исследования университета в области развития кооперативов, а UCLan, в свою очередь, взял на себя инициативу по обеспечению финансовой поддержки начинающих кооперативов. Университетский бизнес-центр Propeller начал предоставлять старшекурсникам и выпускникам поддержку в создании их собственных кооперативов, были созданы Guild Cooperative Network и Preston Cooperative Development Network — сети для обучения, развития и юридических консультаций как для членов уже существующих кооперативов, так и для тех работников, кто надеется стать членами кооперативов в будущем. В результате в Престоне появились новые кооперативы в таких областях, как строительство, образование, общественное питание, уход за больными, такси и медиа-производство.

Престонский эксперимент не закончен, но уже можно заявить, что он определенно увенчался успехом. Поощрение развития местных цепочек поставок привело к созданию новых рабочих мест, а также к сокращению числа нестабильных рабочих мест и уровня бедности среди работающих. Благодаря изменениям в экономике города, выпускники UCLan теперь могут не покидать Престон ради карьеры в Манчестере или в Лондоне. Городской совет Престона не собирается останавливаться на достигнутом и разрабатывает новые проекты: финансирование банка, принимающего вклады от местных и инвестирующего в местных; выкуп ряда компаний у нынешних собственников в пользу работников; развитие новых или слаборазвитых отраслей экономики, таких как низкоуглеродные технологии, возобновляемая энергетика и доступная широкополосная связь; строительство муниципального жилья и новых объектов инфраструктуры.

За десять лет комплексной экономической политики, получившей название "создание общественного благосостояния" (Community wealth building), Престон добился устойчивого реального результата, снизив зависимость региона от внешних инвестиций. Рецепт Престона вполне универсален и может быть воспроизведен в любом ином месте, заинтересованном в развитии своего экономического потенциала. Покупай у местных и нанимай местных — гениальная в своей простоте формула успешного регионализма, реализуемая через изменение стратегии закупок якорными учреждениями и поощрение производственных кооперативов.

"...Западный либерализм, сосредоточившийся на свободе личности, отодвинул на второй план другую критическую традицию, которую подчеркивали мыслители от Алексиса де Токвиля до папы Пия XI и которая считает важнейшей гарантией свободы личности добровольные ассоциации, а не рациональный собственный интерес. В своей основополагающей книге "Поиск сообщества" консервативный социолог Роберт Нисбет описал ассоциации как формы власти, "укорененные в уставе, функциях и преданности, которые являются компонентами любой ассоциации" и основанные на свободном согласии ее членов. Нисбет противопоставлял ассоциации внешней власти, неподотчетной и исходящей извне. Лучшей защитой от внешней, неподотчетной власти является умножение более мелких органов власти, таких как трудовые ассоциации. Свобода, утверждал Нисбет, "питается конкуренцией между властями".

Нисбет, писавший с позиций 1950-х годов, считал централизованное правительство главной угрозой свободе. Но для рабочих округа Логан, штат Валлис, или Хоумстеда, штат Пенсильвания, живших до Нового курса, большое правительство не было проблемой. Проблемой были большие корпорации. Они управляли городами. Они управляли полицией. Они же зачастую управляли и магазинами. В некоторых шахтерских поселках они управляли даже церквями.

Организованный труд представлял собой контр-власть - институт, созданный и управляемый рабочими, - который давал его членам чувство независимости, профессиональной гордости и платформу для гражданской активности. Когда наступали трудные времена, рабочие могли рассчитывать на благотворительность своих коллег, а не компании. Коллективные переговоры давали работникам ощущение равного положения с работодателями. Профсоюзы также укрепляли силу других общественных объединений, в первую очередь церкви...

...Вопреки тем, кто осуждает "Большой труд" как угрозу свободе личности, опыт сообществ рабочего класса по всей территории США показывает, что профсоюзы обогатили свободу, создав плюрализм локализованных властей в обществе, которые бросили вызов бесконтрольной и безличной власти современного капитализма и предоставили рабочим независимую платформу. И восстановление этой свободы требует возрождения рабочего движения...

...Рекомендация Нисбета по восстановлению сил местного плюрализма перед лицом наступающей центральной власти заключалась в том, чтобы законодатели приняли то, что он назвал "новым" подходом laissez-faire. В отличие от laissez-faire классического либерализма, этот новый laissez-faire ставил во главу угла свободу не только индивида, но и гражданского общества. Другими словами, уберите правительство с дороги и позвольте семьям, церквям и профсоюзам процветать и развиваться.

Но для того чтобы профсоюзы росли в 2023 году, необходимо, чтобы административное государство помогло убрать с дороги еще один источник безличной власти - корпоративную Америку. Для этого необходимо не только обеспечить соблюдение существующих трудовых законов, но и пересмотреть их, чтобы создать равные условия для работников. Без реальных наказаний корпораций за разгон профсоюзов профсоюзам придется и дальше преодолевать нелегкий путь...."

Отрывок из статьи: https://compactmag.com/article/more-than-a-union-hall

Либертарианство не нуждается в культе частной собственности. Более того, без этой священной коровы либертарианство станет более цельной и логичной идеологией.

Как и большинство идей, составляющих либертарианство, идея о значимости частной собственности была заимствована у Джона Локка — философа XVII веке, удостоенного от Ротбарда звания «великого либертарианского политического теоретика». Размышляя о естественных правах во «Втором трактате о правлении», Локк вывел принцип гомстеда, то есть обосновал частную собственность преобразованием ничейных природных ресурсов через труд. Но, в отличие от современных мейнстримных либертарианцев, Локк имел комплексный взгляд на отношения по поводу ресурсов, выходящий далеко за пределы принципа гомстеда.

Во-первых, Локк не был адептом австрийской экономической школы, поэтому не считал частную собственность чем-то самоценным. Прежде всего, Локк исходил из равенства всех людей как сынов Адама, наследующих за ним землю согласно Божьему замыслу. Затем Локк вводил частную собственность для того, чтобы человек мог выжить: «Если бы подобное согласие было необходимо, то человек умер бы с голоду, несмотря на то изобилие, которое дал ему Бог» — оппонирует Локк гипотетической системе, где нет частной собственности и необходимо получать согласие всех людей на использование вещей. Таким образом, принцип гомстеда и возникающая из него частная собственность — это конструкты, служащие защите приоритетных интересов: равенства всех людей и их благополучия. На вторичный характер частной собственности указывают и те ограничения на приобретение собственности, которые Роберт Нозик назвал «оговоркой Локка».

Во-вторых, Локк осознавал, что принцип гомстеда обусловлен историческим и техническим контекстом. Он не существовал до перехода от охоты и собирательства к оседлому земледелию. То есть справедливо устроенное примитивное общество по Локку должно было жить по иным законам о правах на вещи, сводящимся к ограниченным правам пользования, а не к частной собственности. Изобретение денег по Локку так же изменило правопорядок, как и неолитизация, сделав справедливым крупную собственность: «...люди согласились на непропорциональное и неравное владение землей, обнаружив благодаря молчаливому и добровольному согласию способ, посредством которого человек может честно иметь гораздо большее количество земли, нежели то, с которого он может использовать продукт; он состоит в том, чтобы получать в обмен на свои излишки золото и серебро, которые можно накапливать без ущерба для кого-либо: эти металлы не портятся и не разрушаются в руках владельцев».

(ч. 1/2)

(ч. 2/2)
Итак, зависимость частной собственности от технического контекста и ее подчиненный характер по отношению к равенству и благополучию означают, что теоретически возможна ситуация, когда частная собственность перестанет быть панацеей. Идеология Локка не исключает возможность такого события. И оно действительно происходит, спустя несколько десятилетий после смерти Локка: промышленная революция меняет правила игра. Проявившийся во всей своей силе эффект масштаба оттеснил гомстед на задний план, отведя первую роль тем предпринимателям, которые получили достаточное финансирование от своих правительств и были ограждены ими от конкуренции. Протекционистская политика оказалась невероятно эффективной, обеспечив практикующим ее странам рост благосостояния. С этого момента активность правительства стала ключевым фактором роста экономики. Так переход от аграрной экономики к индустриальной сделал анахронизмом теорию построенной на гомстеде частной собственности.

Увидев индустриальную экономику и подаренный ею рост благосостояния, Джон Локк решил бы, что повторилась история о том, как люди отказались от образа жизни охотников и собирателей ради большего числа благ, доступ к которым они получили через оседлый образ жизни. Идея Локка о «молчаливом согласии», способном радикально изменить правопорядок, более актуальна для ныне живущих, чем его идея о гомстеде.

С другой стороны, изменение экономической реальности должно было сопровождаться изменением правовых норм еще и потому, что неограниченная частная собственность в индустриальной экономике порождает сильнейшее неравенство, что вступает в конфликт с базовым принципом равенства всех людей как сынов Адама. Логично считать, что созданная общими усилиями экономика, бремя построения которой легло на все население, должна служить своими плодами каждому гражданину, а не узкому кругу случайных счастливцев. Масштабные разносторонние регуляции, создание кооперативов и частичная национализация представляют собой более эгалитарные решения, нежели полноценная частная собственность по Ротбарду. Сегодня мы с уверенностью можем утверждать, что деконструкция кейнсианской экономики, развал профсоюзов и сворачивание государственных программ времен Славного тридцатилетия принесли усугубление неравенства. При этом неравенство само является угрозой благосостоянию: современные исследования показали, что неравенство снижает экономический рост. Успешная экономика нуждается в доступных жилье, образовании и здравоохранении, а также в стабильных рабочих местах с высокой оплатой труда, — а дерегулированная экономика провалилась в предоставлении этих благ широким массам. Таким образом, неолиберализм оказался порочным кругом нарушения базовых принципов, на которые уповал Локк и на которые опирается либертарианская традиция.

Главная проблема дистрибутизма — это опора на ту же мифологему, что и у мейнстримного либертарианства. Подобно тому, как либертарианец верит, будто природа нынешних корпораций сводится к действиям частных лиц (может быть, даже к гомстеду), дистрибутист верит, будто распределение производственных мощностей в собственность частных лиц является хорошим ответом на корпоративные проблемы. Обе идеологии ошибочно отрицают эффект масштаба, обеспечивающий результативность корпораций и нуждающийся в активности государства для своего возникновения. К сожалению, эта мифологема давно перешагнула идеологические границы и породила реальную практику по разделению монополистов, в результате которой хоть и смягчаются некоторые негативные аспекты, но приносится в жертву эффективность крупного бизнеса, обеспечивавшаяся масштабом.

Почему либертарианцы должны выступать за запрет порнографии:

1. Порно разрушает мозг. Доказано, что потребление порно вызывает гипофронтальность — снижение контроля префронтальной коры над импульсами мозга. Подобно наркотикам, порнография вызывает зависимость, и сканирование даже может показать уменьшение вещества лобного мозга у зависимых. Эти изменения вредят самопринадлежности и лишают человека субъектности. Любители порнографии менее способны ценить долгосрочные вознаграждения, а не краткосрочные, что порождает множество проблем в жизни как самих зависимых, так и окружающих их людей.

2. Порно не является добровольным для актеров. Даже не учитывая тот факт, что порнография тесно связана с торговлей людьми, невозможно с уверенностью говорить о добровольном выборе тех порноактеров, которые не оказались в очевидном рабстве. Участие в порно обусловлено не только бедственным экономическим положением, ставшим результатом нарушения NAP против актеров и их семей, но также ментальными отклонениями и травмами. Многие артисты рассказывают о жизни, изуродованной жестоким обращением в детстве, алкоголизмом, употреблением наркотиков, депрессией и болезнями.

3. Проблематику порно невозможно смягчить. В отличие от нормального труда, негативные аспекты в котором могут быть минимизированы регуляциями, попытки регулировать "условия труда" порноактеров обречены на провал. Что именно означает сексуальное домогательство на рабочем месте в порноиндустрии? Что такое враждебная и оскорбительная рабочая обстановка в контексте записи сексуальной сцены? Абсурдно оценивать порнографию так же, как мы оцениваем любой другой сектор занятости. Это не профессия, а оскорбление достоинства человеческой личности.

4. Запреты эффективны. Вопреки субкультурно-либертарианской мифологии, запретительная политика успешна, то есть она действительно сокращает представленность объекта запрета (что логично: запрет повышает цену, добавляя в нее риски наказания, поэтому потребление снижается). С другой стороны, запрет способен создать побочные эффекты с новыми серьезными угрозами, как это произошло с сухим законом, приведшим к всплеску организованной преступности. Однако запрет порно не станет причиной роста бандитизма, так как легальная порнография уже является источником дохода для торговцев людьми: https://fightthenewdrug.org/how-porn-can-fuel-sex-trafficking/