Психоаналитики, практикующие клинику, основывающуюся на базе определенной теории, через голову этой теории всегда имеют сношение с желанием того, кому эта теория принадлежит. Сношение это переживается как неудобное и чрезмерное, вследствие чего аналитики предпринимают множество дополнительных жестикуляций, назначение которых двояко: с одной стороны, воплощая торможение, компенсаторный отказ следовать за другим желанием буквально, жестикуляция эта в то же самое время вторичным образом подтверждает его действенность.
Это означает, что всякий раз, когда предполагается, будто аналитик в своих профессиональных поступках или предпочтениях исходит из провозглашенных общих этических установлений, регулирующих его практику или манеру держаться в клиническом сообществе, на деле он репрезентирует нечто, имеющее отношение к судьбе желания Другого, к которому наследуемая им аналитическая традиция восходит. Затруднение заключается в том, что это «желание основателя» сферой самой аналитической теории и практики при его жизни никогда не ограничивалось, так что анализирующие наследники волей-неволей реализуют в ограниченном пространстве этой сферы то, что по существу простирается гораздо дальше.
Последствия такой реализации всегда бывают крайне двусмысленны и, что еще более осложняет положение, по всей видимости недоступны для проработки ни в ходе учебного анализа, ни со стороны дальнейшего супервизионного сопровождения, поскольку ко всем этим мероприятиям данные последствия скорее восходят и претерпевают в них закрепление, нежели преодолеваются с их помощью. С одной стороны, следствия усваиваемого таким образом желания неисчерпаемы, но парадоксальным образом именно они превращают сцену практики в нечто ограниченное в своей характерности, так что достаточно увидеть одного представителя определенной клинической традиции, чтобы по оказываемому им специфическому сопротивлению иметь возможность судить об очертаниях унаследованного желания, вписанного в традицию в целом.
Так, несомненной печатью этой унаследованности является позиция, занимаемая аналитиками в отношении «сомнительных элементов» сообщества – «диких» аналитиков, изобретателей «сочетанных модальностей», «самодеятельных» практиков. Если аналитики наследующие, пусть сколь угодно формально, Фрейду, как правило способны по этому поводу прибегнуть к выражению гнева, закрывающего вопрос, то реакция субъекта лакановской ориентации проступает в форме смятения, невозможности выбрать устойчивую форму отреагирования. Зависящий от желания Лакана специалист никогда не бывает в прочности своего положения достаточно уверен, в свете чего он колеблется не столько относительно определения качества своих «попутчиков», сколько относительно унаследованной им самим по лакановской линии общей нехватки легитимности. Если его практика не находит подкрепления со стороны дополнительных целей – возвращения к условной «психосоматической клинике», дополняющей работы с нейроотличными субъектами, содействия работе медиков – его положение осложняется нарастанием тревоги. Именно с этим также связано широко распространенное среди лакановских клиницистов стремление вернуться в лоно классической психиатрии, территория которой обманчиво кажется им от тревоги свободной.
Психоаналитики, практикующие клинику, основывающуюся на базе определенной теории, через голову этой теории всегда имеют сношение с желанием того, кому эта теория принадлежит. Сношение это переживается как неудобное и чрезмерное, вследствие чего аналитики предпринимают множество дополнительных жестикуляций, назначение которых двояко: с одной стороны, воплощая торможение, компенсаторный отказ следовать за другим желанием буквально, жестикуляция эта в то же самое время вторичным образом подтверждает его действенность.
Это означает, что всякий раз, когда предполагается, будто аналитик в своих профессиональных поступках или предпочтениях исходит из провозглашенных общих этических установлений, регулирующих его практику или манеру держаться в клиническом сообществе, на деле он репрезентирует нечто, имеющее отношение к судьбе желания Другого, к которому наследуемая им аналитическая традиция восходит. Затруднение заключается в том, что это «желание основателя» сферой самой аналитической теории и практики при его жизни никогда не ограничивалось, так что анализирующие наследники волей-неволей реализуют в ограниченном пространстве этой сферы то, что по существу простирается гораздо дальше.
Последствия такой реализации всегда бывают крайне двусмысленны и, что еще более осложняет положение, по всей видимости недоступны для проработки ни в ходе учебного анализа, ни со стороны дальнейшего супервизионного сопровождения, поскольку ко всем этим мероприятиям данные последствия скорее восходят и претерпевают в них закрепление, нежели преодолеваются с их помощью. С одной стороны, следствия усваиваемого таким образом желания неисчерпаемы, но парадоксальным образом именно они превращают сцену практики в нечто ограниченное в своей характерности, так что достаточно увидеть одного представителя определенной клинической традиции, чтобы по оказываемому им специфическому сопротивлению иметь возможность судить об очертаниях унаследованного желания, вписанного в традицию в целом.
Так, несомненной печатью этой унаследованности является позиция, занимаемая аналитиками в отношении «сомнительных элементов» сообщества – «диких» аналитиков, изобретателей «сочетанных модальностей», «самодеятельных» практиков. Если аналитики наследующие, пусть сколь угодно формально, Фрейду, как правило способны по этому поводу прибегнуть к выражению гнева, закрывающего вопрос, то реакция субъекта лакановской ориентации проступает в форме смятения, невозможности выбрать устойчивую форму отреагирования. Зависящий от желания Лакана специалист никогда не бывает в прочности своего положения достаточно уверен, в свете чего он колеблется не столько относительно определения качества своих «попутчиков», сколько относительно унаследованной им самим по лакановской линии общей нехватки легитимности. Если его практика не находит подкрепления со стороны дополнительных целей – возвращения к условной «психосоматической клинике», дополняющей работы с нейроотличными субъектами, содействия работе медиков – его положение осложняется нарастанием тревоги. Именно с этим также связано широко распространенное среди лакановских клиницистов стремление вернуться в лоно классической психиатрии, территория которой обманчиво кажется им от тревоги свободной.
BY Lacan-likbez
Warning: Undefined variable $i in /var/www/tg-me/post.php on line 280
Most people buy Bitcoin via exchanges, such as Coinbase. Exchanges allow you to buy, sell and hold cryptocurrency, and setting up an account is similar to opening a brokerage account—you’ll need to verify your identity and provide some kind of funding source, such as a bank account or debit card. Major exchanges include Coinbase, Kraken, and Gemini. You can also buy Bitcoin at a broker like Robinhood. Regardless of where you buy your Bitcoin, you’ll need a digital wallet in which to store it. This might be what’s called a hot wallet or a cold wallet. A hot wallet (also called an online wallet) is stored by an exchange or a provider in the cloud. Providers of online wallets include Exodus, Electrum and Mycelium. A cold wallet (or mobile wallet) is an offline device used to store Bitcoin and is not connected to the Internet. Some mobile wallet options include Trezor and Ledger.
For some time, Mr. Durov and a few dozen staffers had no fixed headquarters, but rather traveled the world, setting up shop in one city after another, he told the Journal in 2016. The company now has its operational base in Dubai, though it says it doesn’t keep servers there.Mr. Durov maintains a yearslong friendship from his VK days with actor and tech investor Jared Leto, with whom he shares an ascetic lifestyle that eschews meat and alcohol.
